Настало время пообедать, Развожу костёр и набираю снег в котелок для чая. Обед расслабляет, но надо двигаться дальше.
И опять нескончаемые подъёмы и спуски в распадках. Встречаются следы колонков, зайцев, беличьи тропы, козьи протаявшие лёжки. Кормовой ход горностая. На надувах снега по гребню ровная цепь следов рыси. В ольховнике ямки рябчиков. В замшевелом тёмном лесу, заросшим болотным багульником, распаханная полоса и взрытые комья снега – прошла пара сохатых. Тайга дышит, живёт кормится, часто следит зверовыми лапами и копытами.
Коротко с визгом взлаял Жиган. Бегу и снимаю с плеча на ходу мелкашку. Узкая, заваленная деревьями промоина ключа. Небольшая россыпь и крупные каменные ямы и провалы между валунов, корни упавших листвянок. Стоит огромны пень, а под ним торчит чёрный хвост Жигана. Собака влезла с головой в дыру между корнями и фыркает, злобно грызёт дерево. Подумалось – колонка загнала. Обдираю бересту со старой берёзы, поджигаю её и, оттолкнув кобеля коленом, опускаю дымящий факел в ямку. Береста нещадно чадит, дым струится из-под корней и чёрными струйками пробивается с другой стороны. Но зверька не видно. Надо обойти пень с противоположной стороны. Делаю круг и а там попадается свежий след. Оказывается, колонок прошмыгнул между корней и подземной щелью, засыпанной снегом, потом пролез около шести метров, спокойно вылез на поверхность и убежал…
Оглядываюсь по сторонам и замечаю, что солнце стало рябить, блестеть косыми лучами света. Потускнела острая синева над головой. Время – принимать решение. С Николаем договорились, что если запоздаю, то по тайге не стану кружить, а буду возвращаться своим следом. На самый плохой вариант – разжигаю костёр и ночую у огня. Тогда Николай пойдёт утром по следу, остаётся ждать его у костра. Высчитываю: вышел в восемь, значит прошёл семь с половиной часов хода. Если поворачивать назад, то только к двенадцати ночи назад вернусь.
Решил выбраться на горку оглядеться, а там видно будет. Тороплюсь, почти бегом пробиваюсь на открытое место – там оказывается старая гарь с пологими промоинами. Чем выше поднимаюсь, тем больше каменных препятствий, выступов, оголённых плит, валунов. Начались россыпи каменной рябины и гнилой ольхи. И здесь (что за чудеса) – натыкаюсь на след «своего соболя». След выходит с вершины и наискось петляет в каменистом море и опять уходит на снежные островки. Азарт берёт верх! Теперь всё равно надо идти до упора.
На собственном опыте убедился, что следить на россыпях – бесполезное дело, пустая затея. А я всё бегу, прыгаю с камня на камень, лезу на карачках. Сбил колено, поцарапал приклад мелкашки, чуть не потерял рукавицу. Собаки ушли стороной. Горло болит от холодного воздуха, уже очки от горячего дыхания заледенели. В конце концов начинаю скользить на камне, пытаюсь прыгнуть, цепляюсь за что-то и падаю как бревно в снег до самой земли. Приехали!
И здесь, в какой-то момент движения головой замечаю – что-то чернеет на сухостое в десяти метрах от меня. Не верю своим глазам. Это же соболь? Сложно пошевелиться, окаменел на месте. Где оружие, где собаки? Мозги зашевелились, как бомба перед взрывом. Мелкашка в руке, заряжена. Стараюсь обойти сухое дерево стороной. Чёрный ком на ветках зашевелился, изогнулся, стал больше и весь заиграл: уши, лапы, гибкая спина, пушистый искрящий подгрудок. Как стрелять, чтобы не испортить шкурку? Не успел подумать, как соболь длинным прыжком летит в снег. Полёт, кажется, продолжается целую вечность, снежинки, как в замедленном кино, долго рассыпаются под лапами зверька. И тут, неизвестно откуда, налетели две грозы – Жиган и Гуляш – с гулким яростным лаем. Кубарем скатываются снежно-шерстяным комом, летят вниз по россыпи. Я от них не отстаю, крупными прыжками бегу через камни, пни, валёжины. Гуляш, как жёлтый клин, втиснулся в горелое дупло лежачей лиственницы. Жиган нюхается и рычит, бегает вдоль ствола. Я суетливо осматриваю дерево – нет ли второго выхода? Древесина ещё не осела в снег, а лежит на нижних сучках, всё видно. Теперь не уйдёт!
Сумасшедший восторг прошёл. Как добыть зверька из дупла и не упустить? Вытаскиваю Гуляша из дупла и закрываю его рукавицами, утрамбовывая их стволом мелкашки. В снегу нашлись ещё камни, которые положил сверх варежек. Теперь можно разжечь костёр и согреть руки. Прикинув размер дупла, вырубаю большой клин и почти в полной темноте спускаюсь к дереву со зверьком, собаки рядом ворчат. Расковыряв дыру, убираю рукавицы и забиваю клин. Приложив ухо к стволу слышу какой-то шум, похожий на шипенье или шелест. Теперь добыча посидит до утра.
Ночь прошла тяжело: несколько раз пришлось кипятить чай, пытался вздремнуть спиной к костру, но мёрзли нос и щёки, холод проходил сквозь куртку с боку. Лайки проглотили тушку белки, кусочки свиного сала и полбулки хлеба. Конечно, им этого недостаточно и собаки покрутившись у костра ушли к добыче, время от времени оглашая тайгу злобным рычанием. Вообще-то погода была морозная, градусов тридцать. Но никому не пожелаешь ночевать в таких условиях. Наконец рассветает, какой тёмной и страшноватой кажется тайга. Каким глупым представляется горячее лихачество и безрассудство – ночевать одному в тайге. И всё же я задремал на некоторое время, поэтому не услышал, как подошёл Николай, да ещё так рано. Оказывается, мой костёр он ещё вечером увидел. Напрямую тут с километр будет. Но ночью не пошёл.
Убедившись, что зверёк на месте, принялись за дело. Через час работы в руках оказался чёрно-серебристый зверёк с мягким мехом, настоящий баргузинский соболь. Кто ходил на охоту, тот поймёт: не так дорога шкурка, которая пойдёт на сдачу, а потом на пушной аукцион. Главная трудность – добыть этого зверька! Ощутить радость настоящего мужского дела, полноты жизни и удовольствия от сложной и непростой работы, редкие минуты понимания природы, красоту окружающей тайги. Очень сложно всё это выразить словами, но это что-то личное!
Журнал «Охота и охотничье хозяйство».